Весна наступила внезапно и щедро. Забылись монотонные, зимние дожди, серое, недружелюбное небо и скупые на освещение дни. Ожила природа, веселее защебетали птицы, владельцы отмыли машины от размазанной дождями пыли и, казалось, что даже улицы стали наряднее. Дома весело поглядывали на улицу чистыми стеклами, как бы напрочь забыв о недавних дождевых слезах.
В старом доме закончили весеннюю чистку и он выглядел помолодевшим и радостным среди высоких деревьев, тянувших к солнечному небу одетые в свежайшую листву ветки. Двери были распахнуты и дом дышал, прочищая застоявшиеся в зимней спячке комнаты.
В одной из комнат, большой и просторной стояло множество кадок и горшков с домашними растениями. Их было так много, что комната была похожа на сад. По сути дела, она и была небольшим зимним садом или «мини – оранжерея», как называла ее хозяйка дома, большая любительница домашних растений. Пышные растения радовали глаз здоровой ухоженной зеленью и напоминали тропические заросли. Хозяйка любила растения с пышной и яркой листвой, но предпочитала редко цветущие виды, чтобы на их фоне выигрышно выделялись ее экзотические любимцы, предмет нежной любви азартной коллекционерки.
У широкого окна, на длинном, двухярусном столе, расположилась коллекция орхидей – гордость хозяйки дома. Здесь красовались необычайнейших цветов и оттенков каттлеи и цимбидиумы, дендробиумы, нежные мильтонии, праздничные онцидиумы, гордые красавцы пафиопедилумы, необычно крупные ангрэкумы, энциклии, брассии, изящные ванды, одонтоглоссумы и фаленопсисы, хрупкие стебли которых, поддерживамые изящными палочками, слегка прогибались под тяжестью разноцветных, похожих на бабочки, цветов. У каждой было свое место, они такие привередницы, эти орхидеи, и каждой нужно было угодить – то нужно больше света, но только не прямых солнечных лучей, то больше влаги, то теплее, то прохладнее...
У самого края стола, как бы отделившись от пестрой компании этих необычных цветов, стояла красавица Oрхидея. Она выглядела величественно и гордо, стебель ее, как корона, увенчивал один-единственный белый цветок. Но какой цветок! Необычного размера для орхидей, он был как будто сделан из тончайшего китайского фарфора, а лепестки его, почти прозрачные, были белее снега и нежно просвечивались в свете весеннего утра.
Орхидея мечтательно смотрела в окно, отвернувшись от своих соседок, с которыми у нее снова вышла размолвка; они казалось только и дожидались утра, чтобы проснувшись, испортить ей настроение; они дружно пытались доказать ей, как она уродлива и совсем не достойна носить названия орхидеи. Но она-то знала, что она – самая настоящая орхидея, только с одним цветком, а к тому же она знала, что это именно она являлась любимицей хозяйки дома, которая каждый день приходила в оранжерею и неторопливо ухаживала за своими растениями. Она подолгу задерживалась у орхидей, любуясь их цветками и с заботой оглядывала каждую из них. Но перед белой орхидеей она застывала и с мечтательной улыбкой долго глядела на нее. В такие минуты Орхидея тайком поглядывала на своих обидчиц и ликовала в душе, а когда хозяйка выходила из комнаты, она злорадно показывала им язык. Те обиженно поджимали губы, выражая свое презрение, как это умеют делать только орхидеи, а затем начинали свою бесконечную болтовню – о том, что самые царственные цветы – это орхидеи, и что каждая из них уникальная красавица, и что скоро еще появятся новые цветоносы, а на них еще много новых, роскошных цветов. При этом орхидеи свысока поглядывали на «самозванку», а «самозванка» величала их глупыми клушами и, рассердившись, отворачивала головку и смотрела в окно, предоставив им возможность переключить свое внимание на остальные растения в комнате, которые по их мнению были еще уродливей самозванки-Орхидеи; у них совсем не было цветов, а только листва, пусть даже пышная и густая, но такая однородно- зеленая. Красавицы корчили презрительные гримаски, хохотали и вызывая на ссору, задирали кудрявые пальмы с пузатенькими стволами, лимонные деревца, брахихитоны, авокадо, фикусы, бертолонии, монстеры и остальных зеленолистых обитателей, а те, обозлившись, отвечали колкостями и тогда поднимался такой шум и гам в цветочной комнате, что казалось, что сюда по ошибке попал оркестр, только не духовых, а шипяще-гремящих инструментов.
- Ну, вот, сейчас опять все перессорятся, думала Орхидея, посмотрели бы лучше, как красиво за окном, небо такое голубое и бездонное..., хотелось бы, чтобы у меня было такого цвета платье...Платья орхидеи не носят, но очень любят мечтать о нарядах, а Орхидея была, как и положено, кокеткой. Она взглянула в зеркало напротив, полюбовалась своим отражением, приосанилась, оглядела блестящие, упругие листья, порадовалась, что ее корни не ползут во все стороны, а прилежно свернуты клубочком в горшке; она старалась не выпускать их из горшка, чтобы выглядеть аккуратнее своих соседок. Она расправила свои нежные лепестки и стала думать о том, как придет хозяйка и откроет окно, чтобы перед сном ее любимые растения подышали прогретым воздухом.
Окно выходило в сад, где стояли разлапистые старые деревья и росли кусты сирени, которая еще не зацвела. Больше всего Орхидея любила часы, когда в открытое окно врывался свежий воздух, а вслед за ним пение птиц. Птиц в саду было много и они так громко и жизнерадостно щебетали, что Орхидея забывала о своих сварливых соседках и, склонив головку, слушала многоголосый концерт в котором выделялись сольные партии. Она, как завороженная, слушала птичьи голоса рассыпавшиеся звонкими руладами и трелями, переходившими в звуки, напоминающие сухое потрескивание, плавно сменяющееся новыми звенящими трелями, необычайно громкими и мощными, которые постепенно замирали, и снова оживали, медленно нарастая и набирая силу, превращаясь в очередные длинные и разнообразные сюиты. Орхидея жадно слушала и даже пыталась подпевать «тит-тит-тит...дзеррр...тит-тит-тит...дзеррр...аааа... тит-тит... цок-цок...дзеррр....», но голоса ее не было слышно, напевала она совсем тихо, чтобы не вызвать новых насмешек.
Однажды утром Орхидею разбудило громкое пение. Она раскрыла заспанные глазки, взглянула в окно и тут же зажмурилась – за окном так ярко светило солнце, пусть даже и не прямо в окно, но казалось, что воздух искрится от света щедро изливаемого весенне настроенным светилом. Необычайно любопытно, кто же выводит такие веселые рулады? Она прищурилась и снова взглянула в окно.
На лохматой ветке напротив окна сидела небольшая птичка похожая на мягкий пушистый шарик, с поднятым торчком коротким хвостиком. Закрыв глаза, она самозабвенно выводила красивые, звонкие трели и пела так громко, что ее было хорошо слышно даже за закрытым окном. Неожиданно оборвав трель, птичка спорхнула на землю и спряталась в зарослях папоротника растущего у изгороди.
Орхидея разочарованно отвернулась от окна и сладко потянулась. Как жаль, что незнакомый певец так неожиданно закончил свой утренний концерт, подумала она. Но за окном снова раздалась длинная рулада, сухое потрескивание, затем высокая, как у флейты, нота, переходящая в звучную, постепенно замирающую трель. На этом песня не закончилась, все вариации этой утренней сюиты повторялись снова и снова все с нарастающей силой, как если бы владелец чудесного голоса упивался своей песней и радостью нового дня.
Орхидея глядела на утреннего певца и ей казалось, что поет он только для нее одной. А птичка, расправив крылья, вдруг спланировала прямо на широкий, латунный подоконник и закончила свою песню великолепнейшей трелью. Затем она уставилась в окно и стала разглядывать Орхидею, смешно склонив головку, чтобы получше видеть ее. Так они и смотрели друг на друга через стекло, забыв обо всем на свете.
С шумом распахнулась дверь и в комнату вбежала белая, с рыжими подпалинами, русская борзая с длинной мордой и умными глазами, и тут же направилась к большой кадке с фикусом и стала рыть землю. За ней последовала смешная белая собачонка с топырящейся над глазами задорной челкой и весело запрыгала среди растений. - Ах, вы негодники,- раздался голос хозяйки дома, -Душка, опять ты умудрилась открыть дверь, ну-ка выкатывайтесь отсюда. Она легонько хлопнула борзую по длинной, стройной спине и выставила незванных гостей из оранжереи, затем пригладила землю в кадке и направилась к окну.
Орхидея кивнула головкой пристально глядящему на нее певцу, но он казалось ничего не замечал вокруг, и встрепенулся только тогда, когда увидел фигуру хозяйки, открывающей окно, легко вметнулся вверх и исчез. А хозяйка, пожав плечами, отошла от окна, полюбовалась на орхидеи и, плотно прикрыв дверь, вышла из комнаты.
- Ах, какое ужасное утро, капризно оттопырив внушительную губу пролепетала орхидея – Венерин башмачок, претендующая на звание первой красавицы, - у меня теперь болит голова от этого несносного шума, который устроила какая-то птица, а потом еще эта ужасная собака... терпеть не могу собак... Да, да, - противная птица и отвратительные собаки..., согласились, позевывая и потягиваясь, остальные орхидеи и стали вспоминать все выходки собак, которых в доме было восемь и всем им почему-то очень нравилось пробираться в запрещенную для них цветочную комнату; запретный плод, как известно.... Вскоре орхидеям надоело болтать о собаках и они снова стали слушать, в который раз!, историю башмачка Венеры, которую эта изящная и капризная орхидея рассказывала охотно и с большим удовольствием: Однажды Венера, Римская богиня любви и красоты, возвращалась с Адонисом с охоты, когда их настигла страшная гроза. Венера и ее возлюбленный нашли укрытие и вполне естественно предались любви. Когда гроза закончилась, влюбленная Венера даже не заметила, что она потеряла свою туфельку, а туфельку нашел крестьянин и хотел подобрать ее, но прежде чем он смог прикоснуться к башмачку, тот превратился в цветок. Центральный лепесток принял форму туфельки и сохранил цвет золота, из которого были сделаны драгоценные башмачки богини. Так появились на свет мои предки, - томно затрепетав лепестками, закончила свою историю орхидея и повертелась во все стороны, чтобы продемонстрировать свой великолепный башмачок. У нее на цветочной стрелке тоже был всего один цветок, но никому из обитателей оранжереи и в голову бы не пришло сомневаться в ее божественно-орхидейном происхождении. Как нерационально и слепо бывает общественное мнение....
Дослушав рассказ золотистого башмачка, красавицы заохали-заахали, и стали припоминать все легенды, связанные с орхидеями. Веселая, кокетливая толумния с нарядными розово-оранжевыми цветами заявила, что в Древней Греции орхидеи считались священными цветами; скромная японская орхидея с цветочками похожими на летящую цаплю тихонько добавила, что в Китае орхидеи использовались для изгнания темных сил... а крепкий, уверенный в себе дендробиум олигофиллум, недавно приобретенный хозяйкой, подрагивая цветочками, комфортно устроившимися между его плотными темно-зелеными листьями громко, так чтобы было слышно всем, поведал историю происхождения орхидей, которая передавалась из поколения в поколение в его семье: Давным-давно, задолго до появления людей, единственными видимыми частями земли были заснеженные пики высоких гор. Горячее солнце подтаивало снег, вода бурным потоком спускалась с гор и, бурля, неслась в сторону морей и океанов. Солнце было щедрым и жарким, и вода испарялась, стремилась к небу, образовывая плотные, кудрявые облака. Эти облака в конце концов совсем заслонили от солнца вид на землю. Солнцу это совсем не понравилось и оно решило разрушить этот непроницаемый покров. Начался сильный дождь, а после него образовалась огромнейшая радуга, во все небо. Восхищенные невиданным доселе зрелищем бессмертные духи, единственные тогда обитатели земли, стали слетаться к радуге со всех, даже самых отдаленных краев. Каждому хотелось заполучить местечко на необычном разноцветном мосту. Они уселись на радугу и стали распевать веселые песни. Мало-помалу радуга прогибалась под их тяжестью, пока наконец не рухнула на землю, рассыпавшись при этом на несметное количество мелких разноцветных искорок. Бессмертные духи, доселе не видевшие ничего подобного, затаив дыхание наблюдали за фантастическим разноцветным дождем. Осколки небесного моста, попавшие на землю, превратились в чудесные цветы – орхидеи....
Необычайно вдохновленные таким рассказом, орхидеи еще больше возгордились и снова обратили свое «королевское» внимание на Орхидею и начали привычно похихикивать над гордячкой «самозванкой»; для них это было вроде утренней разминки. Но белоснежная Орхидея даже не заметила их колкостей, она думала об утренней песне и ее исполнителе. Он вспоминала его глаза-бусинки с восторгом глядящие на нее и от этих воспоминаний становилось тепло и сладостно, а еще немного грустно.
День прошел, как обычно; орхидеи ссорились с другими растениями в комнате, задирали гордячку – Орхидею, которая их очень злила своим равнодушием и хладнокровным невниманием к их выпадам; в комнату по очереди пытались пробраться собаки и скулили под дверью от собственных неудач, затем пришла хозяйка с подругой, чтобы показать ей свои растения, и полюбовавшись орхидеями, увела гостью пить чай в столовую и наступила тишина – собаки тоже убежали в столовую, рассчитывая получить что-нибудь вкусненькое.
Наступил ранний вечер, теплый и ароматный. Пришла хозяйка, открыла окно и снова ушла по своим делам. Орхидея с удовольствием вдыхала воздух, напитанный запахами весны и мечтала о чем-то своем. Вдруг она услышала громкое пение. Она взглянула в окно и увидела утреннего певца, который сидел напротив на ветке и выводил звонкие трели, глядя на нее. Закончив длинную руладу, он легко спорхнул с дерева и, влетев в оранжерею, уселся на краешке стола рядом с Орхидеей и снова запел, да так громко и заливисто, что казалось в комнате устроился настоящий хор. Орхидея с улыбкой слушала и ей хотелось, чтобы эта вечерняя сюита никогда не кончалась. Остальные обитатели цветочной тоже внимательно слушали этот неожиданный концерт, даже орхидеи забыли вредничать и жаловаться, настолько их увлекло пение этой маленькой птички.
Распахнулась дверь и в комнату вошла хозяйка с дочерью, тощей девицей в обтягивающих джинсах и модных сапогах на высоком каблуке. Уже два месяца растения сплетничали о дочери и ее новом любовнике, переселившимся в дом несколько дней назад; они его считали отвратительным типом, а вызвал он их ненависть тем, что, как бы в шутку, заявил, как глупо держать в доме цветы, а особенно капризных орхидей, и будь на то его воля, он бы их всех выбросил, а лучше бы продал, что бы хоть польза была от этих совершенно ненужных в доме предметов.
Мать с дочерью остановились у двери, изуменно глядя на распевающую птицу. А та, увлеченная своей песней, не видя ничего перед собой, кроме Орхидеи, наполняла комнату громкими трелями и руладами и заметила людей только тогда, когда они подошли к столу. Птица резко прекратила свое пение и унеслась в открытое окно.
- Надо же, сказала дочь, - соловей залетел в комнату. Да, что ты, какой соловей, ответила мать, - это же крапивник.
Вскоре хозяйка с дочерью покинули зимний сад; и только за ними закрылась дверь, на Орхидею обрушился шквал насмешек – все обитатели цветочной, и конечно же, больше всего, орхидеи, необычайно веселились оттого, что у «самозванки» появился поклонник с таким неблагозвучным и смехотворным именем - крапивник.
Орхидея молча слушала их хихиканье, но потом, не удержашись все-таки вспылила и обозвала их всех бездарнымитупицами, а энциклию коллеату, которая больше всех угощала ее колкостями, назвала «неудавшимся ландышем», за что получила новую порцию грубостей и оскорблений. Вот так и закончился вечер, наступила ночь и растения наконец угомонились и отправились в объятия Морфея.
Следующее утро началось с песни крапивника. Несмотря на насмешки над неблагозвучным именем, растения с удоволствием слушали певца. А он пел только для своей Орхидеи и пел только для нее. Когда он улетел, напуганный собакой забежавшей вслед за хозяйкой в комнату, на Орхидею снова обрушились насмешницы-орхидеи. Тили-тили, тесто, - жених и невеста; вот парочка знатная подобралась – крапивник и самозванка, - веселились они.
Орхидея грустно глядела на них, у нее не было никакого желания ссориться с ними, она чувствовала себя счастливой и никакие насмешки не могли испортить ее настроения, жаль только, что не было никого в этой комнате, кто мог бы разделить с ней ее радость. Ну, и пусть, думала Орхидея, -не очень-то и нужно... какие они все злые...
Неожиданно за нее вступилось красивое растение с резными листьями, монстера, которая вдруг громко сказала : – А между прочим, крапивник у древних кельтов считался священной птицей. Кельты верили, что крапивник, которого ассоциировали с богом грома Таранисом , принёс людям с небес на Землю огонь, хотя и сжёг себе при этом крылья и все птицы, в благодарность поделились с ним своими перьями. - Ну, и подумаешь, какие-то там кельты...., а перьев могли покрасивее дать...., плохо делились..., - корчились от хохота вредницы-орхидеи ; они смешно надували свои прекрасные, разноцветные губы и дружно фыркали. Наверное, они завидовали, что песни посвящались не им, таким разноцветным шикарным красавицам, а какой-то бесцветной албиноске.
Монстера, которая раньше жила в консерватории и считалась тонким ценителем музыки и большой интеллектуалкой, решила не сдаваться и все же доказать орхидеям, что они не правы. Ей нравился маленький певец и ее трогала его влюбленность в «самозванку» (монстера была не очень сильна в ботанике и тоже верила, что таких орхидей не бывает). Она набрала побольше воздуха, чтобы перекричать разгалдевшихся орхидей и менторским тоном сказала: -А знаете, что я Вам скажу, крапивника еще называют корольком, даже дрвевнегреческие философы Аристотель и Плутарх называли эту птицу Basileus -«король» или Basiliskos «королёк».
Но орхидеи понятия не имели, кто такие Аристотель и Плутарх и страшно развеселились: – Хорош король! Ха-ха-ха, - и их цветы всех оттенков радуги так и сотрясались от хохота.
- Какие же вы темные, несмотря на ваши пестрые наряды, рассердилась монстера, - вот послушайте, что я вам расскажу. Вы знаете, как крапивник стал «Царём птиц»? Однажды разные птицы устроили между собой соревнование, кто из них взлетит выше других. Самой сильной птицей оказался орел и он поднялся в воздух выше всех. Однако у него в перьях спрятался маленький крапивник, и когда орёл в зените уже был готов объявить себя царём, крапивник оторвался от него и взлетел еще выше. Вот так. Он и поет, как настоящий царь птиц, согласитесь. Но никакие аргументы не могли утихомирить орхидей и они до вечера злобно подшучивали над влюбленной Орхидеей и ее маленьким «королем».
Вечером крапивник снова пел для своей Орхидеи и они снова глядели друг на друга. Так продолжалось каждый день и все уже привыкли к тому, что птичка ежедневно прилетала и устраивалась или на подоконнике или на столе, совсем рядом со своей возлюбленной. Когда было жарко, птичка летала вокруг цветка Орхидеи и, как веером, обмахивала ее, чтобы ей было прохладней. А потом наступала ночь, все окна закрывались и крапивник улетал до следущего дня, а Орхидея с нетерпением ждала его и его песню по утрам.
Как бы мне хотелось летать, думала Орхидея, я могла бы улететь вместе с корольком; она никогда не называла своего певца крапивником, все же для орхидеи не очень лестно быть влюбленной в птицу с таким неказистым названием, не так ли? И она стала внимательно приглядываться к крыльям птички и все думала, что хорошо бы ей научиться так же махать лепестками, чтобы высоко взлететь и парить в голубом небе, как птицы, которых она так часто видела из окна.
Наступило еще одно прекрасное утро, с голубым небом, теплым солнцем и нежным ветерком, который, дурачась, заигрывал с маленькими кучерявыми облачками. Орхидея проснулась очень рано, все еще спали , и она решила, что именно сегодя она должна попробовать летать. Она стала изо всех сил махать своими фарфоровыми лепестками и тянуться кверху. Она все тянулась и тянулась, и все быстрее и быстрее махала лепестками и вдруг...., – Я ЛЕЧУ!, выкрикнула Орхидея, она оторвалась от цветоноса, взлетела и стала медленно падать на пол....
Когда прилетела птичка со своей утренней песней, она вдруг увидела, что за окном больше нет прекрасного цветка. Она долго пела, надеясь, что Орхидея появится на своем обычном месте. Но она не появилась... Ни на следующий день, ни через неделю. Тогда крапивник улетел и больше никогда не возвращался. Он тоже не был силен в ботанике и не знал, что орхидеи зацветают снова.
